Шмагия - Страница 69

Сейчас сплясал бы джигу на заборе, останься линька единственной заботой…

— А теперь все дружно водим хоровод вокруг капища!

Знакомый голос. Выйдя из ворот, колдун обнаружил весельчака-Яноша: взявшись за руки, четверо ребятишек во главе с парнем танцевали вокруг старой акации. Шлепая по лужам, вздымая брызги, детвора была счастлива. За левую руку Яноша держался Тиль Швеллер, за правую — «заячья губа», давняя поклонница шмагии; замыкали хоровод суровые карапузы. Ствол акации у земли был обложен камешками и обмотан полосками сыромяти. А движение танцующих шло посолонь. Приседали танцоры по очереди, в строгом порядке, не прерывая движения: сперва «заячья губа», потом — Янош, дальше — карапуз, Тиль, второй карапуз…

— Луна на закате, лес полон снами! Феи пляшут вместе с нами!

Система. Стройная и бестолковая. Парень выглядел страшилищем: глаз заплыл лиловой опухолью, ссадина на лбу подсохла ржавым струпом. Но, глядя на него, хотелось смеяться. Дети с удовольствием вертели головами, выискивая обещанных фей. Обряд и впрямь походил сразу на несколько схожих ритуалов. На ум колдуну пришли «лихая обморочь», лунные кольца гамадруидов, заговор на покражу (среди плясунов обязательно должен быть один горбун…), еще «ad sedem damnatorum detrudi», который водили студиозусы в День Сессии, заклиная деканат…

Сейчас, о многом зная и о многом догадываясь, малефик должен был бы испытывать к бродяге сочувствие. Но сочувствия не возникало. Как сочувствовать счастливому человеку? Тут уж скорее объявится зависть: сломанный, неизлечимо больной «синдромом ложной маны», Янош настолько умело прятал свою беду, превращая изъян в достоинство, что и зрелому мужу впору обзавидоваться.

Колдун шагнул к ребятне. Разорвал кольцо строго между карапузами и сразу замкнул хоровод по новой, ухватив две потные ладошки. Не дав опомниться, с серьезным выражением лица бросил:

— А ну-ка…

И шевельнул губами, закручивая пляску «малым лукавцем».

Блеснули змеиной чешуей полоски сыромяти. Зашевелились, потекли вдоль ствола, вздымая треугольные головки. Каждая змейка в пасти держала по кольцу, исполняющему три желания. Перегружать кольца маной Андреа не рискнул, но цыпки на ногах вылечить или медовый кренделек с орешками сотворить — это запросто. Колечек было четыре: Янош обойдется. Камешки, валявшиеся у корней, изукрасились рубинами-сапфирами. Ювелир в лавке, конечно, ломаного гроша не даст, а девчонке перстенек изладить — в самый раз. В сухих ветках акации плеснули две виолы, лира и органиструм. Восемь подвижных кобылок органиструма скакали на шейке инструмента, местами повышая тон до смешного ржания.

Мускулюс и не думал, что получится так здорово.

Он боялся одного: обиды Яноша. Ну, как если бы королевский скороход влез в состязания хромого с колченогими, приноравливаясь к их ковылянию. Нет, парень не обиделся. Напротив, принял самое живое участие, делая пассы, выкрикивая заклятья и комментируя ритуал учеными словами. У отца, небось, нахватался, умник. Детвора бесилась от счастья, и если что смутило колдуна, так это реплика «заячьей губы», когда потеха завершилась.

— Ой, мамочки! — счастливая, бросила девочка, любуясь колечком и каменьями. — Красотища! А феечки были красивше… в передничках, с вуальками…

«Какие феечки?! — чуть не спросил Андреа, оскорбленный в лучших чувствах. — Где ты видела феечек, дурища?!» Ладно, что взять с малышни. Им палец покажи — одни хохотать станут, другие ла-лангского ифрита увидят, с рогами, ногами и дымным язычищем. Магия, шмагия — один шесток. Пока не вырастут.

— Ты чего из дому сбежал? — вместо этого спросил он у Яноша, когда ребятня разбежалась по домам: хвастаться. — А, Янош Кручек, отрок из приличной семьи? Что, достали заботой? Отца б пожалел, гулена…

Сын приват-демонолога Кручека не спешил отвечать. И не стал спрашивать, откуда собеседник догадался и все такое. Присел на корточки: опытные бродяги могут так сидеть часами. Тронул пальцем набухший синяк, скривился.

— Они меня, мастер Андреа, до дырок изжалели. Ветром насквозь продувало от ихней жалости. Небось, дядя Фарт сейчас вцепится, домой потащит. Спасать будет. Он мне как второй отец, с младенчества…

— Не вцепится. Он тебя еще не видел, твой дядя Фарт. А видел, так не узнал. У него своих забот полон рот. Хотя тут ты прав: если узнает, то потащит. За уши. И правильно: доцент Матиас совсем на тень похож сделался. А был видный мужчина, в теле. Не стыдно?

Парень ухмыльнулся разбитым ртом:

— Не-а. Они ведь решили, что я страдаю. Мучаюсь. Лечили, отколдовывали, папа теории строил… У него теории — закачаешься. Вам дядя Фарт еще не рассказывал, что демонов нет? Совсем?

В горле пискнул еж-смехач. Колдун еле сдержался. Картина маслом: «Охотник на демонов Цвях излагает малефику Мускулюсу, что демонов нет!» Жанровое полотно. Вывесить в Трестентской галерее, от зрителей отбою не будет. Но смех быстро иссяк, когда Андреа понял: Янош ловко уводит разговор от главной темы. В сущности, колдуну было без разницы, вернется ли беглец домой, утешит ли печального родителя. Интерес вызывала разве что фраза: «Они решили, что я страдаю». Интерес пополам с уважением. Из железа парнишка делан. Таких жалеть — только злить. А отец с приятелем не догадались.

Слишком много совпадений. Слишком.

Судьба играет со случаем в расшибалочку, отчаянно проигрывая?

— О теориях, молодой человек, мы поговорим в следующий раз. А сегодня — время отдыха. После удачной баталии. Надеюсь, сударь Кручек, ты понимаешь, что я тебя жалеть не собираюсь? Ни капельки?