— Кто?
— Маг трона…
— Кисею! Быстро! Помогите мне!
Воздух налился аспидной чернотой, уши заложило. Ураганный порыв ветра задул и расшвырял в стороны факелы, кричащие птичьими голосами. Желток солнца сварился вкрутую. Навалилась душная, беззвездная ночь. Ведьма еще успела увидеть, как победно, со взрослым злорадством усмехнулась девочка, делая шаг — нет! — гадюкой, тягучим студнем, жидкой смолой вытекая за рухнувший под ударом барьер…
Сознание возвращалось кружным путем, через далекие острова и экзотические страны. Болезненные толчки. Плевки серой мглы из угольных глубин небытия. Безвидное ничто. Муть. Тени. Сгущаются, обретают форму. Звуки. Почему так громко? Голова раскалывается! Тише, тише… Что стучит? Что хрипит — надсадно, страшно?!
Стучало сердце. И кровь в висках. Значит, жива. Надолго ли? Казалось, ведьму старательно изжевали в кашицу, словно листья зазнобного ворсистеля для примочки. Вот, выплюнули. Размазали, растерли. Мозг сотрясали идущие с гор лавины, суставы скрипели треснутыми жерновами.
Все-таки встала. На четвереньки.
Огляделась.
Никого. Мечется по поляне ветер, путается в шипах ежевельника. На волю просится. Треплет две груды тряпья. Нет, три. Ни девочки-мученицы, ни чародеев-мучителей. Тряпье бессловесное, барахло. Играй, ветер, не жалко. Ядвига! Где Ядвига? Нога. Знакомая. Торчит из кустов. Далеко до ноги, до знакомой. Целых семь шагов. Или даже восемь. Земля качается палубой корабля, норовит сбросить в морскую пучину. Никогда раньше не плавала на корабле. Вот оно как, оказывается. Приплыли. Вставай, Ядвига. Пошли отсюда. Что же ты? Я встала, и ты сможешь. Мне тебя не дотащить! Толстая ты. Тяжелая.
Плачет. Кто-то плачет. Ребенок. Совсем маленький. На поляне. Овал Небес, как не хочется возвращаться! А он плачет. Хоть бы сдох, что ли… ладно, не кричи…
Вначале Мэлис увидела это. Перекрученные жгутом останки, где младенчество и старость, юность и зрелость соединились в смерти, перетекли одно в другое, совокупляясь чудовищным мезальянсом. Ее вырвало. Стало легче. А, вот ты где! Ребенок лежал, запутавшись в складках лилового плаща, наполовину скрыт под грудой прочей одежды. Мальчик. Месяцев шесть-семь. На вид вполне здоровый. Орет, сучит ножками. Холодно ему, одиноко. Есть, наверное, хочет. Давай, иди на ручки. И плащ возьмем — не голышом же тебя нести… А Ядвига? Двоих не дотащить, хоть тресни. Ясю и одну редкий мужик дотащит.
Вечный Странник, как скверно-то!
— Я понимаю вас, милочка. Поверьте, если кто-то вас и поймет, так это я. Случались у меня похожие истории…
— Ох, мастер Андреа! По сей день как вспомню — оторопь берет…
Она тащила их двоих через Филькин бор. Словно ломовая лошадь, на последнем издыхании. Впрягшись в волокушу из сучьев, связанных тряпьем и чужими поясами. Увидела собственный дом на пригорке, поняла, что дошла, и силы оставили женщину.
Провал. Беспамятство.
Очнулась в доме. На полу. Рядом — Ядвига. Дышит, но без чувств. У стола, свернувшись клубком, лежал мужчина лет пятидесяти. В лиловом плаще. Из-под плаща нелепо торчали босые ступни. Это он баб сюда доволок, не иначе. И свалился замертво. Отчего? Крепкий вроде мужик, не старый еще… Ребенок! Где ребенок?!
Обшарила дом. Сунулась наружу, во двор.
День снова превратился в ночь.
В следующий раз пришла в себя на кровати. Рядом, на табурете, ждал горшок с остывшей похлебкой и ломоть хлеба. Мэлис жадно набросилась на еду. Поев, встала. Держась за стену, осторожно, словно боясь тайных злодеев, приоткрыла дверь в горницу. Уронив голову на руки, за столом спал паренек лет тринадцати. Знакомый лиловый плащ. Ядвига лежала на двух сдвинутых лавках, укрытая одеялом. Жена Леонарда Швеллера напоминала покойницу: строгая, каменная. Но дышит. Грудь еле-еле движется. И черты лица не заострились. Успокоившись, ведьма перевела взгляд на юнца за столом. Совсем мальчишка… Откуда?
Где младенец? Где мужик-спаситель?!
Она тронула парня за плечо. Тот вздрогнул, как от ожога. Замотал головой, широко раскрыл мутные спросонья глаза. Открыл рот, собираясь что-то сказать, — и закашлялся. Прямо-таки зашелся кашлем: сухим, лающим, «перченым». Аж слезы из глаз. Ведьма кошкой отпрыгнула к стене. Было отчего: незваный гость разъехался гармошкой по всей горнице, от стены до стены. Младенец, сорванец, отрок, юноша, бодрый молодец, мужик в соку, крепенький позднячок, седовласый старец, совсем уж дряхлый дедуган, покойник, обтянутый пергаментной кожей…
Гармошка сошлась в режущем слух аккорде.
Перед Мэлис сидел старик с длинными седыми волосами до плеч. Он молча развел руками. Вот так, мол. Сама видишь, какая конфузия.
— Ясно, голубушка. Значит, он и впрямь не в состоянии контролировать метаформоз. Я так и предполагал. Хотя допускал и новое заклятие, из трансмутантов. Пробный образец, на доводке…
— Увы, мастер Андреа. Само придет, само уйдет. Знаете, у нас обоих чутье прорезалось: когда дело на подходе. Со временем. Как-никак пять лет вместе. Я старалась рядом быть в случае чего. Прикрыть, глаза лишним зрителям отвести. Сам-то он беспомощный делается, хуже младенца…
Так и стали жить-поживать. По очереди выпадая в беспамятство, лишь изредка успевая переброситься словом. Едва незнакомец пытался рассказать хоть что-то о трагедии на Ежовой Варежке, его скручивал медведь-кашель, подминал, разрывая гармошкой. Гость менял ипостась и чаще всего терял сознание. Все делали по очереди: готовили еду, ухаживали за бесчувственной Ядвигой, кормили несчастную с ложечки, убирали за ней. «Надо мужу сообщить, пусть заберет», — вяло думала Мэлис. Увы, сил добраться до дома Швеллеров не было. За порог ступить, и то страшно.