— Прочь отсюда! Живо!
Поздно. Два женских лица оборачиваются к крикуну. Крышкой гроба отворяется дверь в соседнюю каморку. Двое стоят на пороге, каждый на своем, друг против друга: дипломированный колдун, столичная штучка, — и полный маг высшей квалификации, восставший из мертвых.
Похожий на борца крепыш с расстегнутыми штанами — и не пойми что в зеленом ореоле.
Плеть зимнего бурана хлещет по стенам. Искажаются очертания предметов, ярче вспыхивают свечи. В ноздри бьет запах раскаленного докрасна железа. Как в кузнице. Плотность стрежней маны взлетает до предела, туманя рассудок. Но глаза слепнут, а руки делают. Пассы плетут убийственные кружева, губы выталкивают в буран сполохи-слова. Вьюга лает, лязгает, закручивается поземкой. Кошмарный пес ловит себя за хвост. Коса нашла на камень: скрежет лезвия, визг гранитной плоти. Счет идет на удары сердца: времени не хватает, губительно не хватает, потому что гулящий некрот тоже не теряет его даром. В углах горницы вспыхивает пламя: яростный аквамарин, свитый в вертикальные жгуты. Вибрируя и низко гудя от напряжения, меж жгутами вдоль стен прорастают горизонтальные шнуры.
«Страстная Клеть»!
И они все — внутри! Кроме некрота.
Голос Мускулюса набирает силу колокола. Спешка спешкой, но здесь вопрос жизни и смерти — не «пустить петуха»… Во лбу кометой полыхает «вороний баньши», трансформируя потоки. Зловещие инвокации мертвеца переходят в шипящий свист. За спиной в дверь ломится укушенный осой хомолюпус, или бешеный несвезлох. Или это китоврас Гриня, спеша на помощь обожаемой Зизи, застрял в сенях и лупит копытами в дверь, которая открывается наружу. Клетка дергается, начинает уменьшаться в размерах. Треск, гудение. В воздухе пахнет грозой. Еще одно, последнее заклятье…
Есть!
Остается ждать и надеяться.
Решетка «Страстной Клети», сжимаясь кулаком — плотнее! еще плотнее! — соприкасается с «Плетеной Лорикой», которая волей малефика окутала троих людей. Горница вздрагивает, сладко потягивается, словно очнувшись от долгого сна. Свечи падают на пол, грозя пожаром. Зеркала водят хоровод между полом и потолком. Из печи, дыша паром, вылетает горшок с «чистым» кипятком, оказываясь прямо над головой Зизи… В геенну мерзкий Чурих! В ад пять его башен, завитых спиралью! Шнуры клетки проницают защиту, будто нож — масло. Сожжет! Превратит в головешки, в пепел… Шнур касается руки Мускулюса. Крик забивает глотку. Овал Небес! Ничего не происходит. Ровным счетом ничего. Малефик тупо смотрит, как шнур, пройдя через его тело, целенаправленно движется дальше. В последний миг, спохватившись, он считывает спектр шнура.
Эта клетка — не на людей! Для смертных она безвредней ключевой водицы.
Эта клетка — на демона!
Помешав колдуну изумиться как следует, «Страстная Клеть» стремительно схлопнулась вокруг лилипутки. Вернее, хотела вокруг — а получилось внутри Зизи! Над головой крошечной циркачки вспыхнул ослепительный нимб, горшок с кипятком опасно накренился — и Мускулюс чудом успел отшвырнуть его в сторону. На изящные чары нет ни времени, ни сил. Ладонь выставлена вперед, из центра бьет вульгарный «таран», снося в угол посудину с кипятком…
Брызжа дождем острых осколков, вылетела оконная рама. С треском и звоном; только не наружу, а внутрь. В дыре мелькнуло лошадиное… нет, китоврасье! — копыто. Маг-мертвец, оторопев, зашелся кашлем, ореол над ним окрасился черным. Шарахнулась прочь рыжая ведьма. Зизи же, наоборот, с отчаянным визгом бросилась к выбитому окну.
Кажется, ее все-таки слегка ошпарило кипятком.
Одновременно с этим стена дома растворилась, оплыв клочьями тумана. Туманный коридор протянулся вдаль. Малефик уже знал куда. Вот она, Ежовая Варежка. Вот она, девочка в желтом платье, рассерженный цыпленок с кукольным личиком, — в отчаянии кусает губы. Нечеловечески гибкие пальчики судорожно теребят воздух, пытаясь что-то подтянуть, исправить. Но лилипутка, двойник насмерть перепуганной Зизи, сама понимает: безнадежно. А Мускулюсу движения пальцев одуванчика вдруг кажутся до боли знакомыми! Видел, господа мои, имел счастье лицезреть! — совсем недавно, очень похоже…
Он невольно оглянулся на Зизи, перейдя на обычное зрение.
Коридор померк, двойник исчез. Зато в окно сунулись две сильные руки. Китоврас Гриня схватил крошку Зизифельду в охапку, выдернул наружу, под дождь… И вот — лишь дробный топот копыт затих в отдалении.
А некрот все давился кашлем.
Мускулюс прекрасно понимал: второй попытки не будет. Он ударил во всю силу. Так, что мгновенной судорогой свело живот. Заныли, полностью высвобождая запасы маны, ягодицы; разрядились до упора широчайшие и дельтовидные мышцы. В дело шел неприкосновенный резерв. Портить или глазить восставших мертвецов? — полезней носить воду решетом. Мертвым порча, что носорогу — дротик. Поэтому малефик употребил «Полное Разочарование» — мощнейшее заклятие из активного раздела сопромага.
Снятие всех наложенных чар с противника, какими бы они ни были.
Любой ходячий покойник просто обязан был после такого удара рухнуть окончательным трупом. Однако некрот и бровью не повел. Правда, повел носом. Втянул тоненькую прядь маны, клубившейся вокруг. Скривился. Оглушительно чихнул. Черно-зеленый ореол над покойником затрясся, как упырь, облитый «ясной блажью», и начал меркнуть.
— Вы в своем уме, коллега? — с раздражением осведомился некрот. — Решили меня разочаровать? Зачем?
— От восставших мертвецов добра не жди. Особенно от магов, — хмуро огрызнулся Мускулюс. Он растерялся. Мало того, что старое доброе заклятье не подействовало, так еще изволь теперь объясняться с живым трупом!